И куда мы свои ни направим шаги
И о чем ни заводим беседу,
Всюду ворон над нами снижает круги
И лисица крадется по следу.
Для чего ты пришел в этот мир, человек,
Если горек твой хлеб и недолог твой век,
И дано тебе сделать немного?
Что ты нажил своим непосильным трудом?
Ненадежен твой мир и непрочен твой дом -
Все дорога, дорога, дорога...

Александр Городницкий

Александр ГОРОДНИЦКИЙ – писатель, бард, поэт-песенник, ученый-геофизик, океанолог. Автор более 30 книг. Член Союза писателей России (1972), Международного пен-клуба (1988), Союза московских писателей и Международного Союза писателей-маринистов, президент Ассоциации российских бардов, первый лауреат Государственной премии имени Булата Окуджавы (1999). Именем Александра Городницкого названы малая планета Солнечной системы и горный перевал в Саянах. В 2004 году, в возрасте 71 года, Александр Моисеевич снялся в художественном фильме «Экстренное торможение» (реж. А.Борисоглебский, ООО «Русское ТелеВидео»). Сегодня Городницкий - автор и ведущий научно-популярных программ на ТВ «Культура», в том числе и «Атланты в поисках истины». Поэт неоднократно бывал в Сочи. С нашими корреспондентами он поделился своими мыслями о существе жизни о поэзии.

- Александр Моисеевич, мне кажется, что Вы прожили счастливую жизнь, сами сложили Вашу биографию. Во всяком случае, совершенно точно, что всю свою жизнь Вы занимались очень интересными делами: участвовали в геологических экспедициях, ходили в моря, слагали песни. А между тем, детство у Вас, как известно, было не из самых легких. Блокадное, коротко говоря, детство. Как маленький мальчик из семьи обычного советского служащего стал известным океанографом, геофизиком и поэтом? Каковы, на Ваш взгляд, составляющие человеческого счастья?

- Как сказал Козьма Прутков: «если хочешь быть счастливым - будь им!» Ощущение счастья вовсе не обязательно зависит от конкретных жизненных обстоятельств. Да, о себе я могу сказать довольно уверенно: в целом, я прожил счастливую жизнь. Ибо, как говорил мой покойный отец: «если ты прожил на свете больше 70 лет, то каждый новый день - это подарок судьбы». И это тем более верно, что в России мужчины редко преодолевают 60-тилетний рубеж. А я, как ни крути, родился в аж в 1933 году! Так что, действительно, в известном смысле, я – очень счастливый человек!

Хотя сложностей в жизни, конечно, хватало. Зато всю я жизнь занимался любимым делом. Точнее, двумя делами: геофизикой, которая открыла для меня, вначале, Крайний Север и Среднюю Азию, а затем – отправила в кругосветные путешествия; а еще – литературой. Я считаю себя счастливым, поскольку имел и имею удовольствие быть причастным к великому русскому слову и приобщился к великой русской поэзии, потому что встречался и дружил с Окуджавой, Вознесенским, Евтушенко, Ахмадулиной, Самойловым, десятком других крупных поэтов. Так что… Вы правы, в целом, я прожил довольно счастливую жизнь!

- Как люди делают свою жизнь счастливой?

- Упорно и последовательно. И важнейшую роль в жизни играет удача. Например, то, что я выжил в блокадном Ленинграде в 1941-1943 гг., а не умер от голода и бомбежек, как десятки тысяч моих сверстников – это, конечно, огромная удача! И то, что мои родители ушли из жизни естественным путем, а не были замучены в немецких или сталинских лагерях, как все другие родственники – это просто невероятное чудо! Дело в том, что летом 1941 года мы с семьей собирались в гости к дедушке с бабушкой в Могилев, но поездку пришлось отложить, так как в семье просто закончились деньги. В 1941 году мы не смогли навестить своих родных в Белоруссии и потому не оказались в числе тех трех миллионов евреев, которые были сожжены в газовых печах Майданека, Белжица, Собибора, Треблинки, Аушвиц-Биркенау, Заксенхаузена и Бухенвальда. Так что в 1941 году нам очень повезло!

А вот после войны – уже не очень. Всю жизнь я любил историческую науку и литературу. В 1951 году с золотой медалью окончил среднюю школу, а на исторический факультет поступить не смог: помешал пресловутый пятый пункт. Пришлось идти в Ленинградский горный институт имени Г. В. Плеханова. Причем, на «совсекретную» специальность: «поиски урана». Ясно, что работа с ураном мало способствовала укреплению здоровья. Понятно, что в годы, когда советской атомной промышленностью руководил сталинский нарком Лаврентий Берия, ни о каких поездках за рубеж и, тем более, о «кругосветках», мечтать, в общем-то, не приходилось. Как вы считаете: увлекаться с детства историей, чтобы, в конце концов, стать профессором геофизики - разве это не смешно? В 1957 году я воспринимал это, как жизненную катастрофу!

Как бы там не было, но в 1959 году я поступил на работу в Научно-исследовательский институт геологии Арктики Министерства геологии СССР. Но, уже в 1957 году, в должности, вначале, геофизика, а затем – начальника отряда и начальника партии, отправился на Крайний Север. Туруханский край, Игарка, Норильск – согласитесь, что от Атлантического Океана это довольно далеко!

Но в 1961 году мне опять повезло. По счастливому стечению обстоятельств, я попал в экспериментальную группу, которая занималась организацией географических исследований на военных судах. Дело это было новое, специалистов не хватало. Так я оказался в команде парусника «Крузенштерн», который ходил в дальние походы, правда, под флагом ВМФ СССР. На «Крузенштерне» я служил целых пять лет. Затем, в 1968 году защитил кандидатскую диссертацию и перешел на научную работу.

Казалось, жизнь стала налаживаться. Но, в 1972 году произошло событие, которое я воспринял, как личную трагедию. Дело в том, что дальние плавания мало способствуют укреплению семьи. В общем, в 1972 мне пришлось развестись с женой, оставить интересную работу и мой любимый Ленинград. В результате, я добился перевода в Москву, в Институт океанологии имени П. П. Ширшова, где вплоть до 1985 года работал старшим научным сотрудником в отделе тектоники литосферных плит. Надо сказать, что переезд в Москву дался мне нелегко: я – человек питерский и оторваться от «родной почвы», да еще в 52 года, – это испытание не из легких. Но, с другой стороны, в Москве моя научная биография начала «набирать обороты», а жизнь окончательно оказалась связанной с экспедициями в экзотические места: на экватор, в Арктику, Антарктиду, с погружениями на дно океана и т.д., и т.п.

Что же касается литературной карьеры, то она тоже складывалась «чересполосицей». Например, в 1968 году на конкурсе «Лучшие песни советской молодежи» моя песня «Атланты» («Когда на сердце тяжесть/И холодно в груди,/К ступеням Эрмитажа/Ты в сумерках приди…») заняла первое место, и меня, в составе «группы поддержки», направили на X зимние Олимпийские игры в Гренобле. Разумеется, это была большая жизненная удача! Вместе с тем, в это же время, в Питере случился громкий скандал, о котором Сережа Довлатов позже написал в своей книге «Соло на ундевуде». Члены литературной секции Ленинградского клуба россиян при обкоме ВЛКСМ В. Щербаков, В. Смирнов, Н.Утехин написали письмо в Отдел культуры и пропаганды ЦК КПСС, в котором обвинили литераторов В. Марамзина, А. Городницкого, В. Попова, Т. Галушко, Е. Кумлан, С. Довлатова, В. Уфлянда, И. Бродского, не более ни менее, как в «организации хорошо подготовленного сионистского художественного митинга» в доме писателя в Питере. Разумеется, это было враньем. Тем не менее, в результате этого доноса меня не приняли в члены Союза писателей и следующие пятнадцать лет ни в Питере, ни в Москве не появилось ни одной публикации моих стихов. Так что, по сути, у меня не оставалась иного выхода, кроме как идти к публике с авторской песней.

- Значит, человека по жизни ведет удача?

- Фортуна, удача, случай – назовите, как хотите! Другое дело, что человек должен ждать удачу, быть готовым к ней, потому что, сколько мы удачу приносят только те жизненные ситуации, которыми мы умеем воспользоваться! Как говорил наш механик на «Крузенштерне»: «Самое главное в хорошем рейсе - это вовремя отпихнуть ногой берег». Ничего умней этого я в своей жизни не слышал!

- Вам приходилось рисковать жизнью?

- Несколько раз. Некоторые из этих ситуаций описаны в моей книге «И вблизи, и вдали» (Мемуарная проза и песни. М.: Полигран, 1991). Эта книга выдержала несколько изданий. Но, как мне кажется, она мало чему учит. Потому человек попадает в сложные жизненные ситуации не иначе, как по глупости. Как говорил мой любимый герой Роальд Амундсен, открывший два полюса: «Всякое приключение - результат плохо организованной работы». К сожалению, приключений в моей жизни было с избытком!

- Вы известны как один из исследователей платоновской Атлантиды. Вы действительно верите в то, что Атлантида существовала?

- Мне кажется, что слово «верю» не совсем уместно в данном контексте. Точнее сказать: я уверен, что гипотеза о существовании Атлантиды имеет право на существование. Дело в том, в ходе научных экспедиций, при испытании водолазного колокола на подводной горе Ампер, расположенной в 500 км от Гибралтара, на глубине 90 метров мы с коллегами наткнулись на непонятные творения то ли человека, то ли природы. В конечном счете, нам удалось доказать, что вся горная гряда Хосшу, в которую входит Ампер, образовалась на поверхности океана около 7 млн. лет назад, а затем, по неизвестным причинам, ушла под воду. Я не уверен, что члены нашей экспедиции видели развалины древнего города, но настаиваю на том, что если Атлантиду Платона где-то и можно найти, то ее нужно искать именно в этом районе. Далее. На основе научных исследований подводного рельефа Северной Атлантики, мне удалось сформулировать верифицируемую геологическую модель гибели Атлантиды. Причем, согласно этой модели, катастрофа могла произойти именно в том месте, на которое указывал Платон, то есть «по ту сторону Гераклитовых столпов». Собственно, эта модель, которую я считаю научно корректной, и является основой моей гипотезы о существовании Атлантиды.

Мне кажется, что Атлантиде крупно не повезло! Ибо все 11 500 лет, в течении которых люди говорят об Атлантиде (как известно, Платон в «Тимее» и «Критии», всего только, пересказал рассказ Солона, в свою очередь услышанный от египетских жрецов), изучением этого вопроса занимались кто угодно – журналисты, писатели, оккультисты, последователи Блаватской. А на самом деле, проблему Атлантиды, прежде всего, должны были изучать ученые. Причем, даже историки, текстологи, не подводные археологи, а именно океанологи. Что могут найти археологи на океанском дне? Ну, допустим, остатки каких-то сооружений, фрагменты памятников материальной культуры. Они могут отыскать их, а могут - и нет! Океанская вода – стихия агрессивная! А с точки зрения геологии, проблема Атлантиды формулируется предельно корректно: «Существовало ли в известном месте во времена, которые принято считать историческими, некая островная территория, архипелаг или даже микроконтинент, который в результате природного катаклизма катастрофически быстро опустился на морское дно?» Если такой архипелаг мог существовать, есть смысл искать черепки. Если архипелага не было – незачем и «огород городить»!

Я утверждаю, что такой архипелаг между Азорскими островами и Гибралтарским проливом существовал, и попытался сформулировать геологическую модель его исчезновения.

- Вы верите в перспективу научного познания мира?

- Я верю в перспективу науки, потому что научное познание основано на разуме, а разум, рано или поздно, свое возьмет! Хотя, было бы нечестным отрицать, что в настоящее время отечественная наука пребывает в глубоком кризисе. Особенно, фундаментальная: не та, что дает немедленную отдачу, но та, которая изучает космос, исследует движения континентов, пытается заглянуть в недра атомного ядра. Сегодня отечественная наука пребывает в глубоком кризисе. Но долго эта ситуация сохранятся не может. Потому что кризис науки, с неизбежностью, влечет за собой геноцид интеллигенции, что в свою очередь, ведет к вырождению общества, а, вместе с ними, к разрушению культуры и цивилизации.

- То есть, возрождение науки не имеет альтернатив. Значит ли это, что Вы верите в исторические перспективы России?

- Я верю в исторические перспективы России. Если бы это было не так, то я бы здесь не жил.

- Незадолго до его кончины, мне удалось побеседовать с известным советологом Александром Зиновьевым. Александр Александрович тогда высказался в том смысле, что советский период отечественной истории был вершиной эволюции российской государственности. Согласны ли Вы с пессимистическими прогнозами исторического развития России?

- Я читал «Зияющие высоты» Александра Зиновьева и, в общих чертах, знаком с его концепцией. Во всяком случае, могу сказать определенно, что мне его точка зрения понятна. Но дело в том, что Зиновьев смотрит на историю России как бы извне, а я, в силу определенных жизненных обстоятельств, вижу ее изнутри, как человек, который участвует в становлении исторических процессов. И я хочу сказать, что, конечно, верю в историческую перспективу России. Потому что Россия, это, помимо всего прочего, - великая культура и великий язык. Потому что Россия имеет великую историю. Хоть несчастную, но великую. Я, на самом деле, верю, что цивилизация, которая сложилась в пределах великой России, не может исчезнуть бесследно. И я верю, что наше время – это время надежд.

- Как Вы пишите стихи? Вы их «придумываете» или они к вам «приходят»?

- Я стихи сочиняю. Причем, несмотря на мой возраст. Как? Кто это знает? Я знаю только, что неудачные стихи требуют от меня больших усилий, чем хорошие. Хорошие, кстати, случаются очень редко. Но когда они случаются, возникает такое ощущение, что их кто-то диктует. Словом, я не знаю, откуда берутся стихи! Сочинительство - это такой процесс, который я объяснить не берусь.

- Стихи, для Вас, - это музыка или смысл?

- Стихи и песни, для меня, - тождественные понятия. В любом случае, это - некий звук, некая мелодия, на которую нанизываются слова.

- Как Вы стали поэтом?

- Мы только что говорили, что я - человек удачливый. На самом деле, это и верно, и не вполне так! Во всяком случае, мой путь в литературе - если можно так высокопарно выразиться – не был простым. Например, первая книжка стихов, вышедшая в «Советском писателе» в 1967 году, «Атланты» была, на мой взгляд, неудачной. Песни там были приличные, а стихи - слабые. И, более того, публикацией этой книжки я испортил свое литературное имя. В результате, многие поэты, - из тех, чьим мнением я дорожу – крайне низко оценили мои поэтические возможности. В том числе, и мои любимые Булат Окуджава и Давид Самойлов (Кауфман). Другое дело, что, по прошествии времени, я подружился и с Самойловым, и с Окуджавой, и их суждения о моей поэзии изменилось в лучшую сторону. Но я хочу отметить, что приличные стихи, в отличие от песен, я начал писать довольно поздно. Лет эдак через 15-20 после «Атлантов». И я очень признателен редакторам советских издательств за то, что они не печатали мои стихи. По существу, они не позволили мне опубликовать кучу всякого барахла. Тогда как я в тот период был уверен, что все мои стихи - замечательные! Зато сегодня, я с уверенностью могу сказать, что если, всю жизнь занимаясь поэтическим творчеством, я ее концу наберу тоненький сборник стихов, то - слава Богу! Остальные «вирши» можно смело отправлять в утиль!

- Как правило, Ваши песни исполняют под гитару. Владеете ли Вы этим инструментом?

- Я не играю на гитаре. Зачем? Когда сочиняешь стихи, гитара не нужна. Еще раз: в концертах авторской песни я начал участвовать, когда мои стихи перестали публиковать в советских издательствах. Кроме того, я начал сочинять свои песни-стихи на Крайнем Севере. А в те годы в партиях, в тундре, в тайге, никакой гитары и в заводе не бывало! Гитары не было, а песни пели. Что называется a capella. Впрочем, это – вполне нормальная ситуация! Как слагает песни русский народ в деревнях? Конечно, изустно, так сказать «в голове!»

- Несколько лет Вы были председателем жюри Грушинского фестиваля авторской песни. Как Вы оцениваете его творческий потенциал?

- Современный Грушинский фестиваль - это огромное мероприятие, которое живет по законам шоу-бизнеса. Как праздник туристкой, студенческой, патриотической и авторской песни в российской «глубинке», он затевался давно, в 1968 году. С тех пор много воды утекло! В 1979 на Мастрюковских озерах, под Самарой, на месте гибели Валерия Грушина, фестиваль собрал 100 тысяч поклонников авторской песни из 75 городов бывшего Советского Союза. После 1980-го года, в течении шести лет, фестиваль пребывал в полуподполье. Затем его возродили. Действительно, одно время я возглавлял жюри Грушинского фестиваля. Однако сегодня в фестивальном движении происходят неоднозначные процессы. Фактически, в настоящее время Грушевский фестиваль представляет собой огромное шоу, в котором принимает участие, чуть ли, не 300 000 человек. И, к сожалению, нынче на Мастрюковских озерах песня не являются главным событием. Там сейчас проводятся спортивные праздники, художественные акции, встречи с космонавтами..что хотите… Так что … с Грушевским фестивалем - довольно сложная история. «Вначале пешеход изобрел автомобиль, а потом про пешехода забыли» - эта поговорка, на мой взгляд, о современном песенном фестивале недалеко от станций Мастрюково и Задельное.

- Авторская песня возникла, как антитеза советской эстраде. После 1990-года доступ на эстрадные площадки стал доступен всем. Точнее: он ограничен только размерами кошельков продюсеров музыкальных проектов. Каким Вы видите будущее бардовского движения?

- Я думаю, что авторская песня будет существовать всегда. Ведь, что такое бардовская песня? В классическом значении этого термина, бард - это народный исполнитель собственных песен на собственные стихи, в сущности, - поэт с гитарой в руках. Бардовская песня - это неподцензурное свободное творчество, с прямым контактом между поющим и слушателями. И любое проявление фальши – как на эстраде, так и в общественно-политической жизни – провоцирует новые и новые всплески популярности авторской песни.

Сегодня в Интернете меня называют одним из родоначальников авторской песни. Это – не вполне так! Поэты с гитарами выходили на подмостки задолго до меня. Они будут выходить на них и после меня. Между тем сегодня, на мой взгляд, бардовская песня переживает глубочайший кризис. И существо этого кризиса состоит в том, что из «кухонной», бардовская песня превратилась в «стадионную». А выйдя на эстраду, она пробует существовать по законам шоу-бизнеса. В результате, произошла не просто популяризация жанра, произошла смена творческих профессий. И я с уверенностью могу заявить, что, например, Олег Митяев, братья Васильевы и Иващуки из сословия «бардов» сегодня перешли в страт деятелей шоу-бизнеса. То есть, по сути говоря, современная авторская песня превратилась эстрадную, стал тем, что в народе называется «шансоном».

Между тем, современная эстрада - просто чудовищна. Она пошлая, крикливая, аляповатая. Это - халтура! Конечно, есть и сегодня встречаются талантливые исполнители – велика Россия!, - но в целом современная эстрада - это абсолютная безвкусица. И я полагаю, что авторская песня, возникшая как попытка духовного разговора с людьми, в обход шумных эффектов, визгов и дерганья, со временем будет только набирать силу.

- Вы бывали во многих городах мира. Нравится ли Вам город Сочи? Наверное, не нужно спрашивать, какой из тех городов, что Вы видели - любимый?

- Конечно, я объездил много стран, видел много красивых городов: и Рим, и Париж, и Сидней. Сочи – тоже очень красивый маленький город. Особенно, красивым он был в 1970-е-1980-е годы, когда я в нем бывал чаще. Но, конечно, Питер для меня - это Питер. Почему? Просто потому, что я родился в Ленинграде. Вот и все! Я - островитянин, уроженец Васильевского Острова. И ничего лучшего для меня в мире не было, нет и быть не может.

Беседовал Роман МаНЕКИН

• "Km.ru", мультипортал, Москва, 14 января 2004 года, понедельник (рубрика "Персона")
• "Черноморская здравница", Региональное издание "Курортной газеты",№ 174(20204), Сочи, 1 октября 2009 года, четверг - с.3